Мы пообщались с Уполномоченным по правам ребенка в РТ Гузель Удачиной.
В начале года глава Зеленодольского района Татарстана Александр Тыгин поручил отнимать у родителей несовершеннолетних детей, если семья имеет долги по оплате коммунальных услуг. Позднее власти объяснили, что слова были трактованы неверно. Скажите, а при каких условиях за долги по ЖКХ из семьи может быть изъят ребенок?
- Правом на отобрание ребенка имеет только один орган: опеки и попечительства. Ни полиция, ни комиссия по делам несовершеннолетних, никакие другие структуры не вправе этого сделать.
Я могу пояснить, почему возникло это поручение. Мы все помним трагическую историю в Лениногорске, когда в огне погибло пятеро детей вместе с мамой. Там семью отключили от источников энергоснабжения, они были вынуждены согреваться как могли. Речь идет о том, чтобы предотвратить такие ситуации отключения.
"Если у семьи большие проблемы с оплатой услуг ЖКХ, это повод обратить на них внимание"
Какая работа проводится для того, чтобы предотвратить подобные трагедии, не забирая детей из семьи?
- Если мы выявляем семью, у которой возникает проблема с задолженностью, задача других органов - выяснить в чем причина задолженности, чем помочь для того, чтобы ее погасить. Может быть она накопилась, и семье сложно выложить большую сумму. В каких-то случаях оказывали содействие в реструктуризации задолженности, когда разбивали их на мелкие составляющие. В каких-то случаях находили спонсоров. Были районы, где достаточно состоятельным людям предлагалось оказать помощь семье и взять это бремя на себя. Но само по себе наличие задолженности должно быть сигналом для того, чтобы войти в семью с предложением помощи.
Сколько в Татарстане семей, состоящих на учете?
- По итогам 2016 года у нас 9905 семей находятся в различной степени неблагополучия. Причины разные, главная - это асоциальный образ родителей, алкоголизм. В таких семьях проживают около 16 тысяч детей, это два процента детей.
16 тысяч - это много или мало по сравнению с другими регионами?
- Не берусь сравнивать эту цифру с другими регионами, так как мы очень разные и по детскому населению, и по условиям. Но то, что 2 процента детей находятся в различных ситуациях семейного неблагополучия - это в любом случае много.
В 2016 году зарегистрировано 13 случаев детского суицида. Как обстоят дела в этом году?
- На сегодняшний день у нас в республике зарегистрировано 3 случая детского самоубийства. По сравнению с аналогичным периодом прошлого года - это меньше. Боюсь сглазить, но у нас значительно уменьшилось количество суицидальных попыток. Если за первый квартал 2016 года были 24 попытки, то за аналогичный период 2017-го - шесть.
"Мы пропиарили тему подростковых суицидов. Дети видят, как напуганы взрослые, и смеются"
Какая работа ведется в решении проблемы самоубийств детей?
- Здесь мы должны работать на три контингента: дети, родители и педагоги. Особенно сложная работа, конечно, с детьми. Потому что приходить и говорить: “Ребята, суициды - это плохо, так делать нельзя” - это неправильно. Кроме привлечения интересов к данной теме, по сути, рекламы такого поведения, это ничего не вызывает.
На эту тему с детьми должны разговаривать только высоко профессиональные люди. Есть определенное исследование Всемирной организации здравоохранения, где есть очень хорошие рекомендации, как освещать такую тему, чтобы не возбуждать интереса. Потому что не говорить об этом неправильно, говорить нужно, но правильно и взвешенно. Мы четко должны знать, кто у нас идет в школу и с каким материалом, чтобы просто не навредить. Потому что сейчас из-за неправильной подачи информации в федеральных СМИ мы пропиарили эту тему.
Если проблему нельзя обозначить напрямую, как тогда о ней говорить?
- С ребятами слово “суицид” даже применять нельзя. Самое главное - научить детей находить позитивный выход из стрессовых ситуаций, видеть рациональный позитивный выход. Именно на это должна быть нацелена работа. Поэтому необходимо проводить уроки именно в таком ключе, это отличная профилактика любого деструктивного поведения ребенка.
А педагоги об этом знают?
- Педагогов надо готовить, чтобы они знали, как работать с детьми на эту тему. Например, в одной из школ ученик, пробегая мимо учителя, дразнил его: “Синий кит, синий кит!”. Он смотрит на реакцию, он видит, что взрослые в панике, дети начинают пробивать тему на смех. Новая угроза, риски многих ставят в растерянность.
Как вы относитесь к инклюзивному образованию?
- Я понимаю, конечно, что с точки зрения реализации это достаточно сложно, никто не говорит, что это идет семимильными шагами по стране. С одной стороны, это требует серьезных организационных решений, элементарно, чтобы такой ребенок мог переступить порог этой школы. Сейчас более 150 школ в республике уже готовы принимать таких детей. Это наше будущее, это то, чем живет весь мир. Я очень рада, что у нас в республике не закрылась ни одна специализированная школа. Возможно, они станут ресурсным центром, которые будут работать с детьми и постепенно вводить эту практику в жизнь.
"Я не верю, что наше общество злее и хуже, чем на Западе"
А общество готово принять это? Ведь многие до сих пор отводят глаза, видя человека в коляске на улице?
- Когда я в 2010 году впервые рассказала об инклюзивном образовании в Общественной палате, мне сказали, что у нас очень злые дети. Ну не верю я что, что мы хуже, чем западное общество!
У детей нет никаких проблем, это все наши предрассудки и неправильное отношение. Нужно проводить работу с родителями, которые смогут настроить своих детей. Вот как родитель сориентирует ребенка, так и будет он транслировать. Если мама будет говорить на детской площадке, видя ребенка в коляске “Не подходи к нему, он больной”, так и заложится дальше. Как-то в песочнице мой трехлетний ребенок, которого мы отучали от коляски, заметил на площадке мальчика с ДЦП. Сын тихонечко подошел ко мне и спросил, почему мальчик в коляске? Я ответила ему, что у него болят ножки, он поправится и тоже будет бегать. Все, моему сыну ничего больше не нужно, он спокойно подошел и они вместе играли.
На самом деле, это не страшно и мир готов их принять. Я верю, что в будущем мы придем к тому, что для нас будет неестественно что-либо наоборот.